Рассказ "Моя Олонка"

Рассказ напечатан в журнале "Смена" (№1190, декабрь 1976)
Source https://smena-online.ru/node/29263/print

В нашем новом Доме культуры «Флуераш» («Свирель») еще хозяйничали отделочники, сантехники и электрики. До его официального открытия оставался добрый месяц. Но никто не удивился предложению нашего секретаря Леонида Веселовского провести именно там очередное комсомольское собрание. Только Андрей Марару пошутил: «В кино со твоим стулом ходил, а на собрание еще не приходилось».

— И не придется. Кресла уже завезли.

— Когда?! – изумился Андрей. – Я едва не каждый день туда заглядываю.

Он почти оправдывался: привык, что все в нашей маленькой Олонке на виду, о любом мало-мальски интересном событии все узнают сразу, и все чувствуют себя хозяевами не только своей комнаты в общежитии, но всего поселка. А что это за хозяин, если не заметил появления новой мебели в своем доме?! В общем, растерянность Андрея я понимал – сам чувствовал себя не лучше.

Над центральным входом в Дом культуры нависает большой козырек, многочисленные лампы образуют на нем сложный узор. Он чем-то напоминает детский калейдоскоп: повернешься – по-новому видится, завораживает своим многообразием. Придумал его электрослесарь Виктор Гиньковский. Он приехал к нам на месяц по командировке треста «Молдэлектромонтаж», потом остался еще на месяц, еще... И вроде бы уезжать не собирается. Вот и сейчас стоит на стремянке, колдует под козырьком, что-то переделывает.

— Витек, что же ты такую красоту рушишь? – всплеснула руками Софья Яковлевна Ястреба, начальник нашего жэка.

— Лучше будет.

— Разве лучше бывает?!

— Быват. – Виктор произносит это слово «по-сибирски» только потому, что держит в зубах одновременно сигарету и какой-то кронштейн, борода его дымится, сам он щурится от дыма, но ловко орудует отверткой, а в кармане его праздничного пиджака (все-таки на собрание человек шел) блестят, как газыри на черкеске, еще штук пять отверток да плоскогубцев.

— На кухне в третьем общежитии что-то с проводкой случилось, – тихо, словно себе говорит Софья Яковлевна. – В темноте люди еще кастрюли перепутают.

— Сделам, – понимает ее Виктор.

— Когда? – быстро спрашивает наша «сибирячка».

— Сделам здесь, сделам там.

«Сибирячкой» нашу Софью Яковлевну прозвали не зря. Она, наверное, единственный человек из всего нашего поезда, который сразу же после приезда из Кишинева чувствовал себя в Олонке как дома. И не случайно. Еще в тридцатых годах она жила и работала в этих краях и носила звание «хетагуровки». Наши девчонки о таком звании раньше и не слышали, а теперь собираются по вечерам в комнате «сибирячки», расспрашивают ее о тех далеких годах и, рты раскрыв, слушают. Софья Яковлевна рассказывает долго, со всевозможными подробностями (самой, может быть, вспоминать интересно), а потом спохватится, глянет на часы и гонит девчонок спать: «У вас своих воспоминаний для детей и внуков хватит!»

Ястреба работала председателем профсоюзного комитета на крупной кишиневской фабрике. Дети ее давно выросли, обзавелись семьями, разъехались. И к ней незаметно подошли пенсионные годы. Как бы она провела их в Кишиневе, не знаю, да и сама она не представляет себя пенсионеркой. В общем, выпал ей, по собственному признанию, «счастливый билет»: услышала о формировании отряда и убедила работников ЦК комсомола республики в своей необходимости великой стройке. Убеждать ей было, наверное, легко: она же комсомолка в душе, хотя всех жителей поселка считает своими детьми и внуками.

– Ты чего на собрание внука несешь? – спрашивает она плотника Леню Сермана, пришедшего в Дом культуры с сыном.

— Оставить не с кем, Галя на бетонном заводе во вторую смену работает, – обстоятельно объясняет Леня. – А Виталик у меня смирный, он без разрешения и слова не попросит.

— Смирный! – подает сверху голос Гиньковский. – А кто у меня все изоляторы растащил?

— Сам, небось, суешь ему вместо игрушек, – заступается Ястреба. – Разбалуете ребенка, потом давай, родители, перевоспитывайте!

Виталику только год, но ходит он по поселку важно, словно хозяин. Впрочем, так оно и есть. Он первый из мужчин, родившихся в Олонке, и хотя бы уже только поэтому всеобщий любимец.

– Вот тебе, Олоненок, подарок. – Ястреба протягивает малышу конфету, а тот отмахивается пухлой ручонкой – закормили всеобщего баловня: каждый норовит подсунуть ему конфету или игрушку, и родители, специально работающие в разных сменах, кое-как спасают сына от возможной золотухи.

Олоненок – это еще одно имя младшего Сермана, хорошо, что неофициальное. Очень хочется Софье Яковлевне, чтобы кто-то из молодых родителей назвал дочку Олонкой. «Звучит как Аленка, только лучше», – убеждает она, но пока еще безрезультатно. Зато другое ее предложение поддержали все молодожены: в день свадьбы они на память и счастье сажают по березке. И в семейной аллее уже поднялось двадцать восемь берез.

К деревьям в нашем поселке отношение особое. Один из первых приказов по поезду был об охране природы. Да и без приказа мы старались так ставить свои дома и вагончики, чтобы не срубить или не сломать лишнего дерева. Помню, строили столовую. А на месте, где по плану надлежало находиться крыльцу, росла хорошая лиственница. Мы и так прикидывали и этак: надо пилить.

– Ну, хлопцы, кто смелый? – спросил бригадир Геннадий Гомозов. Человек он строгий, даже властный порой. Как-то во время киносеанса Гомозов вошел в зал, зажег свет и объявил, что пришли машины с кирпичом и надо срочно разгрузить их. Через несколько минут даже киномеханик взбирался на борт «Урала». Но на этот раз добровольцев у нас не нашлось. Я посмотрел на ребят: одни глаза отводят в сторону, другие занимаются чем-то случайным, точно и не слышали призыва бригадира. Такого у нас в бригаде никогда не было, чтобы за спину товарищей прятаться. А тут как будто всем стыдно перед деревом. «Ладно, попробуем начальство убедить», – сказал бригадир и начал набрасывать в блокноте новый чертежик.

Убеждать он может. Крыльцо мы сдвинули немного в сторону, и теперь рядом с ним поднимается обреченная проектом и спасенная «малодушием» ребят прекрасная лиственница.

Конечно, и рубить деревья приходилось, не без этого. Но ни одного мы не свалили «просто так». К тому же в нашем поселке не только молодожены сажают березы. У них только аллея, а у нас целый сквер – Комсомольский. А посреди сквера – обелиск в честь покорителей космоса.

— Когда-нибудь и нам здесь памятник поставят, – сказала в день открытия обелиска шофер Мария Руссу.

— Значит, ты сюда все-таки за славой приехала! – подтрунивая, сказал главный инженер поезда Альберт Александрович Жилко.

Они когда-то вместе работали на стройках Ташкента, и Mania очень рассчитывала на знакомство, когда узнала, что именно Жилко поручили подбирать кадры для «Молдавстройбама». Но Альберт Александрович испугался, что эта маленькая, худенькая девушка не выдержит сибирских морозов, и наотрез отказался взять ее на далекую стройку. Пришлось Маше искать обходные пути – путевку ей вручили в ЦК комсомола. Правда, Жилко определил Машу не в шоферы, а в штукатуры – все же полегче. Но Маша днем работала штукатуром, а поздним вечером бежала в гараж и становилась слесарем на добровольных началах – восстанавливала разбитую машину. Настал день, когда главный инженер вынужден был капитулировать перед упорством этой худенькой девушки. И теперь Мария Руссу лихо носится по тяжелым таежным дорогам, которые молдавским водителям и во сне не снились. Нет, вовсе не за славой приехала на БАМ Мария Руссу. Просто здесь она полнее ощущает свою причастность к большому делу, чувствует себя хозяйкой не только автодорог, на ухабах которых ежедневно трясется ее грузовик, но и всей будущей первоклассной магистрали.

— Ну что, споткнулась ваша бригада? – насмешливо спрашивает Серман. Или мне только слышится насмешка в его голосе? Отвечать все равно не хочется. Конечно, непривычно нашей бригаде, бывшей всегда впереди, вдруг оказаться в обозе соревнующихся, но стоит ли оправдываться? Друг наш Вася Гогу опоздал из отпуска на пять дней. Как говорится, «без уважительной причины». Уже стоял вопрос о его увольнении, но бригада решила ограничиться выговором и отработать эти потерянные дни всем вместе. Васино опоздание стоило нам первого места в соревновании и квартальной премии. Наказал нас Вася, конечно, крепко, но и работал с тех пор за двоих. Перекуры у нас нечастые, но Гогу отдохнуть не дозовешься. А если и подойдет, то вместо сигареты берет в руки гнутые гвозди и выпрямляет – у нас каждый гвоздь, каждый щит в дело идут.

— Молоко забыл, – вспоминает Леня и передает своего Витальку в руки Андрея Марару. – Я сбегаю, а ты понянчи пока, если детский сад достроить никак не можете.

Детский сад строит наша бригада. Действительно, поздно схватились. О нем мы в Кишиневе вообще не думали, хотя старательно готовили щиты для общежитий, магазина, столовой. И здесь, на месте, довольно быстро их собрали. Столовая нам в первую зиму и клубом служила. Зима суровая выпала, каждый день вместо приветствия мы спрашивали друг у друга о градусах по Цельсию и терли синие носы. Новый год встречали в столовой все вместе, и начальник поезда Игорь Александрович Панов произнес очень короткую речь: «Зима покажет, кто здесь истинный хозяин, а кто гость». Хозяевами оказались все, никто морозов не испугался. Даже дети. Они катались на деревянных салазках даже в актированные дни, когда сталь не выдерживала и топоры крошились.

– Скоро будем на настоящей сцене репетировать, – радостно говорит Андрей, обращаясь то ли ко мне, то ли к Виталику. – Надоело уже во вставке толкаться.

Вставки – это пристройки к общежитиям. Их у нас две. В одной кинозал на сотню мест, а в другой – спортивный зал. Сработанные по нужде, они неожиданно придали нашим общежитиям новый облик и даже в какой-то степени украсили поселок. В коридорах, соединяющих общежития, появился зимний сад, а в самих вставках всегда многолюдно по вечерам. Мы даже графики составляли, когда ими пользоваться боксерам или штангистам, певцам или танцорам. На БАМе и я «выбился» в артисты. До этого танцевать на сцене мне не приходилось, но Марару кого хочешь уговорит. Один раз я зашел на репетицию, второй, да так и остался. Теперь меня, наверное, Андрей и силой не выгонит. Во вкус вошел или, как он говорит, славу почувствовал – наш танцевальный ансамбль и в районе лучшим признан и в Хабаровске стал победителем краевого смотра.

— Жалко вставку бросать, – говорю я Андрею.

— А кто их бросать собирается?! У нас там будут шикарные комнаты отдыха. – Андрей вдруг подбрасывает Витальку под самый козырек. – А вот что с садом делать для таких огольцов?

— А что с ним делать-то? Достроим.

— Понимаешь, – Андрей опускается с Виталькой на корточки и щепочкой чертит на земле неровные линии, – понимаешь, что получается? Зачем в детском саду такой большой тамбур? Мы за его счет увеличим спальни. А эту дверь перенесем чуть правее, так удобнее будет.

— Мы и так с запасом строим.

— Это на сегодня с запасом, а завтра появятся у нас новые Олоненки. Думать надо.

Я знаю, что над своей идеей он будет ломать голову всю ночь, а завтра станет доказывать ее бригадиру. Гомозов тоже подхватится, и вместо очередного перекура вся бригада примется чертить гвоздями на досках проекты нового расположения спален и дверей.

— Вы чего спорите? – возникает рядом Леня Веселовский. Он в белой рубашке с аккуратно повязанным галстуком, от него за версту несет «шип-ром». А еще час назад стоял рядом с нами и вытирал ветошью руки, измазанные по локоть машинным маслом.

— Веселовский, приходи сегодня на репетицию, – приглашает Андрей.

— Не могу, – отговаривается секретарь. – Хочу после собрания повечеровать немного. Что-то мой бульдозер барахлит.

Только у нас можно услышать такое выражение – «повечеровать пару часиков». Это значит остаться на сверхурочную работу, которая не обязательно попадет в наряды хотя бы потому, что о ней могут не знать мастера и прорабы.

Мы строим станцию Олонка, она недалеко от нашего поселка. Знающие люди утверждают, что поселок Олонка – лучший на всей магистрали. Я с ними полностью согласен и думаю, что и станция тоже будет самой лучшей. Вырастут на краю тайги и многоэтажные дома, и школа, и спортивный комплекс, и красивый вокзал, который обязательно отделают наши художники. И появится молдавская станция на восточном участке Байкало-Амурской магистрали.

— Надолго? – на ходу спрашивает Серман. – Мне надо ужин готовить.

— Успеешь, – морщится Веселовский. – У нас сегодня один вопрос.

— А твой? – поворачивается Серман ко мне.

Я понимаю, о чем он спрашивает. Уже год прошел с тех пор, как на комсомольском собрании был создан наш оперативный отряд, и вроде бы настала пора отчитываться. Но о чем говорить, если мы аккуратно выходили на дежурство и, погуляв, возвращались? Ни одного происшествия! И это, наверное, единственная работа, где отсутствие каких-либо показателей можно с полным правом называть успехом. Но это не мой успех и не успех оперативного отряда. Таков образ жизни одной дружной семьи, которая официально именуется коллективом специального строительно-монтажного поезда «Молдавстройбам».

— На повестке дня у нас один вопрос. – Веселовский, как всегда, волнуется перед собранием, хотя сидят в зале все свои, почти сроднившиеся на совместной работе люди, хозяева одной стройки. – Вы уже знаете, что комсомольско - молодежная бригада Геннадия Гомозова выступила инициатором социалистического соревнования s нашем поезде за право подписать рапорт Ленинского комсомола Центральному Комитету нашей партии в честь шестидесятилетия Октября...

— И тут вы первые, – толкает меня в бок Леня Серман.

— Привычка, – улыбаюсь я, хотя знаю, что привычка быть первым достается нелегким трудом.